Она думала, что вот — отпустило. И на пару мгновений стало даже немного проще дышать. Запускать в свои легкие прохладный воздух, как бы прогоняя его по всем внутренностям. Было очень тяжело. Стоять вот так, не в силах сделать что-либо из того, что она могла раньше. Скарлетт до сих пор помнит, как ощущала на своих губах тепло его поцелуя, когда они наконец встречались дома после тяжелых рабочих дней, или же когда она ждала его дома в одиночестве. Помнила, как все внутри нее содрогалось, когда он звонил со съемок и говорил, что скоро будет. И вроде бы уже не подросток, уже повзрослевшая девушка, а была такой наивной... Думала, что любовь может длиться вечно. Не взирая на развод родителей тогда, в таком, казалось бы, далеком детстве.
Знаете, как абсолютно все девочки, не взирая на возраст и особенности характера, постоянно мечтают о принце на белом коне. И верят ведь в него, верят в то, что однажды он действительно придет и заберет в прекрасную сказку, навсегда. И об этом мечтают все будущие прекрасные женщины. Пока в их жизни не наступает переломный момент.
Такой, какой наступил сейчас у Скарлетт. Пойти в гостиную, повалиться на узкий диван и просто свернуться калачиком, пролежав так всю ночь. Именно этого ей сейчас и хотелось. Хотя знала, что ничерта она не уснет, даже глаз сомкнуть не сможет. И из глаз будут катиться небольшими градинками слезы. Она даже обращать внимания на них не будет — потому что просто не заметит их. В душе было так ужасно. Будто тебя накрыли большой волной воды, и эта волна давит, давит, а ты тонешь, захлебываясь в ней, и даже не стараясь выбраться. Будто удар в грудную клетку, прямо в солнечное сплетение. Пытаешься сделать вдох — и не можешь, потому что дико больно. Поэтому стараешься не дышать, дыхание становится редким, еле уловимым, что, глядя со стороны, можно подумать, что Йоханссон совсем не дышит.
Хочет верить, что все это — лишь сон. Что она сейчас резко вскочит, проснувшись в холодном поту, повернет голову и увидит рядом с собой лежащего Райана, который сонным голосом будет говорить что-то вроде 'что случилось, милая'. И будет, как и прежде, таким родным и близким, таким...отдающим свое тепло ей. Она вспомнила времена, когда они только поженились. Как он смотрел на нее, в его глазах было столько нежности, сколько она еще никогда в жизни не видела.
Скарлетт могла заполучить любого мужчину, стоило только правильно прищурить глазки, стоило только по-определенному повести бровью, как-то по-особенному улыбнуться — и тогда любой пал бы перед ней на колени. А Райан... Он развелся с ней. Он больше не принадлежал девушке, слово 'мой' перед его именем потеряло свою актуальность и теперь она могла обращаться к нему только 'Райан'. Хотя про себя она все равно будет называть его своим. Теперь они — чужие люди друг для друга. И это совсем неважно, что они столько времени пробыли вместе...
Скарлетт кинула беглый взгляд на форму для запекания, все так же одиноко стоящую на столе. Плевать, что она готовила ужин для него. Эта курица останется такой же несчастной, как и сама Скарлетт — сегодня никто ее [курицу] не съест.
Кажется, Йоханссон собиралась переодеться? Снять чертово платье, избавиться от него, зашвырнув в дальний угол спальни. Просто потому что надоело. И хочется хоть на чем-то сорваться. Хотя, это совсем не имело смысла. Еще день, неделя_две, месяц, и она придет в норму. Она должна встать на ноги — все таки, к ней не редко приковано внимание. А показывать всему земному шару, в каком она унынии и отчаянии — не лучший вариант. В принципе, ей было плевать на эти 'варианты'. Но девушка просто понимала, что она должна будет прийти в себя, хотя бы ради самой себя. Да, она может провести сейчас все это время 'прихождения в себя', здесь, в квартире, будто бы заложница, будто бы монахиня, которая ушла от всего мира. Но здесь все будет напоминать о нем, разве сможет Скар вот так просто продолжать жить здесь? Кажется, даже стены впитали в себя его запах, и потихоньку эхом отражают от себя его голос, которым были произнесены такие важные слова... 'я люблю тебя, Скарлетт'... 'ты прекраснее всех, Скар'... 'ты — все, что мне так нужно'...
Сердце резко сжалось, легкие перестали качать воздух. Йоханссон большим глотком хапнула воздух, и прошла вперед, покидая кухню. Так, чтобы Райан не увидел ее перекосившееся от душевной боли лицо. Конечно, она действительно все понимала. Она понимала, что сердцу — не прикажешь, что она уже не удержит его. Что все действительно просто так получилось и она не виновата. Но эта боль надолго останется с ней. Она не будет давать ей спать по ночам, а если вдруг Йоханссон сможет уснуть, то просыпаться она будет от кошмаров. Да, сейчас наступает самое тяжелое время.
- Я могу остаться здесь до тех пор, пока ты не уснешь. А могу и уехать. Кажется, что напоследок Райан был готов сделать все, чтобы смягчить их расставание. Но Скарлетт сама не знала, чего она хочет. Это было так сложно! С одной стороны, ей хотелось разрыдаться, прямо у него на глазах, забыв о том, что тем самым она может вызвать это мерзкое чувство жалости, хотелось с силой ударить его, толкнуть, заорать, чтобы он проваливал отсюда к чертям, чтобы катился отсюда прямо сейчас. А с другой стороны — она хотела прижаться к нему, ощущая его прежнее тепло. Почувствовать, как он проводит ладонью по ее волосам, уткнуться носом в его шею, вдыхая его запах в легкие полной грудью, утащить его в спальню [нет, совсем не для того, о чем вы могли бы подумать!], чтобы толкнуть его на кровать, лечь рядом с ним и уснуть, пристроив голову ему на грудь. Но она отчетливо понимала, что — нет. Одно простое и короткое 'нет'.
Скарлетт стояла перед ним, на автомате улыбаясь кончиками губ и пыталась уловить свои чувства. Понять, чего она хочет. — Не уезжай, — в конце-концов тихо произносит она. очень тихо. Голосом, в котором можно было услышать легкую хрипотцу, Сама идет прямиком в спальню, в которой находится небольшая гардеробная и прикрывает за собой дверь. Раньше она никогда не прикрывала дверь в спальню, когда уходила переодеваться, а сейчас... Все уже не то. Совсем не то.
Скидывает с себя платье, которое и платьем-то не назовешь — скорее, какая-то повязка, которая прикрывает самые откровенные места, и то не до конца, и пару секунд стоит перед зеркалом, рассматривая себя. — Действительно ли дело не во мне? Действительно ли я не стала хуже? — с пустым взглядом смотрит в свои глаза. Она ничего не понимает. Не хочет понимать. Натягивает на себя кашемировый свитер, который приятно ласкает тело, на мгновение Йоханссон даже забывает обо всем том, что так ее мучает. Но это только лишь на мгновение. Стоит ей покинуть спальню, выйдя в гостиную, как все накатывает с новой волной.
Бежать. Бежать обратно в комнату и рыдать. Именно так кричит на нее ее сознание. А сердце держит здесь, она стоит, как вкопанная и просто смотрит на мужа. Бывшего мужа. Боится пошевелиться, боится сказать хоть слово. Будто с разводом не только Райан стал для нее чужим, но и эти стены, которые безжалостно давили на нее. Девушка забралась в кресло, поджав под себя ноги. Нет. Она не уснет. Тем более, если рядом будет он. Но, тем не менее, она не хочет оставаться одна. Без него. Сейчас.
— Ты давно понял, что... — заминка. Пытается подобрать слова, но ни одно слово не лезет в голову. Она не размышляет, не думает, сейчас она говорит лишь все то, что вырывается само, — что для тебя она стала важнее, чем я?
Резать свое и без того кровоточащее сердце собственноручно, да прихватив нож поострее? Да, это Скарлетт может. Это и делает.
Обхватив колени руками, и положив на колени голову, Скарлетт будто чувствует себя защищенной. Будто она в домике, куда не проберется никакая боль, никакие страдания, — она отгородилась от всего мира. Как ребенок. Наивная, глупая девочка... — Почему так получилось... — пробормотала она себе под нос. Скар не обращалась к Райану, скорее, она действительно была на грани истерики, готовая вот-вот разрыдаться, причитая только ей понятные речи. Но она держалась, пока что держалась. Пока он здесь. Плохая это была идея — попросить его не уезжать. Но и отпустить — тоже было бы плохо.
— Разве она не ждет тебя, что ты можешь вот так задержаться у меня? Да и если я не усну до самого утра, — последняя фраза прозвучала скорее как утверждение, нежели вопрос.